Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине - Страница 2

Онъ отвелъ меня въ уголъ, взялъ за пуговицу сюртука и спросилъ:

— Ты теперь при деньгахъ? Если при деньгахъ, то дай-ка мнѣ немножно взаймы.

Денегъ тогда у насъ, у литературной братіи, очень мало бывало. Гонораръ былъ очень скудный. Я, впрочемъ, тогда служилъ въ одной частной конторѣ и получалъ все какое маленькое жалованье. Мнѣ почему-то казалось, что Якушкину требуется сумма, покрайней мѣрѣ въ двадцать пять рублей, хотя онъ и говорилъ, что «немножко», а потому я отвѣчалъ, смутившись:

— Какія-же у меня деньги? Откуда?..

— Такъ таки ничего и нѣтъ?

— Да вотъ всего три рубля.

— А мнѣ только рубль надо. Мнѣ на очки и на ляписъ. Я отдамъ. Чего ты боишься? Я всегда отдаю… Я твердо помню, когда у кого беру.

— Господи! Да я не изъ-за этого… Я думалъ, что вамъ больше требуется, отвѣчалъ я, сконфузясь, схватился за кошелекъ и предложилъ Якушкину даже два рубля.

— Нѣтъ, мнѣ только рубль… Полтинникъ на очки и полтинникъ на ляписъ. Больше не возьму… За полтинникъ одно стекло въ Пассажѣ непремѣнно вставить. А вотъ сяду работать, напишу что нибудь, такъ и новыя очки себѣ куплю.

Въ послѣдствіи я узналъ, что Якушкинъ, нуждавшійся всегда, болѣе пяти рублей никогда ни у кого и не занималъ.

Уплачивалъ Якушкинъ свои мелкіе долги замѣчательно честно. Надо удивляться, какъ онъ ихъ помнилъ. Когда онъ получалъ сразу какой нибудь кушъ за свои статьи (кушъ этотъ, впрочемъ, рѣдко превышалъ 50 p.), то онъ сейчасъ же бѣжалъ платить свои долги. Вмѣстѣ съ долгами онъ отдавалъ и на храненіе оставшіяся у него отъ уплаты долговъ деньги тѣмъ же лицамъ, отъ которыхъ онъ пользовался кредитомъ. Онъ былъ положительно какой-то безсребренникъ и не любилъ имѣть при себѣ денегъ, опасаясь, что онъ ихъ потеряетъ или что ихъ у него украдутъ, что, при его слабости къ спиртнымъ напиткамъ, было всегда возможно. Если у него оставалось отъ уплаты долговъ рублей двадцать, напримѣръ, то онъ дѣлилъ ихъ части на три, на четыре и отдавалъ въ трое, четверо рукъ. Такъ, я помню Якушкинъ отдавалъ деньги на храненіе своему пріятелю и общему знакомому всей тогдашней пишущей братіи, Свириденкѣ, который былъ приказчикомъ въ книжномъ магазинѣ Кожанчикова. Хранились подчасъ его деньги (5–6 р.) и въ Палкиномъ трактирѣ у буфетчика, а также и у буфетчика ресторана Еремѣева на Невскомъ. Деньги хранились въ трактирѣ, а Якушкинъ ходилъ туда и «запивалъ ихъ и заѣдалъ», какъ онъ выражался. Приходитъ онъ, напримѣръ, въ Палкинъ трактиръ, выпьетъ, закуситъ и спросить буфетчика:

— Много ли теперь у тебя моихъ денегъ осталось?

— Четыре рубля и сорокъ копѣекъ, Павелъ Иванычъ.

— Ну, ладно. Такъ ты помни.

Вечеромъ опять заходилъ. Опять выпьетъ и закуситъ.

— Много ли моихъ денегъ осталось?

— Три рубля, девяносто копѣекъ.

Когда же все было «заѣдено и запито», то онъ уже пользовался кредитомъ.

Любимими мѣстами пребыванія Якушкина въ часы досуга были: Палкинъ трактиръ на углу Невскаго и Литейной, погребъ Набилкова на углу Невскаго и Владимірской и небольшой ресторанчикъ Зеста — въ деревянномъ домикѣ, нынѣ сломанномъ, на площади Александринскаго театра. Впрочемъ, эти мѣста любили посѣщать и всѣ писатели первой половины шестидесятыхъ годовъ, какъ сборные пункты, какъ мѣсто свиданій другъ съ другомъ. Поэты, какъ покойные Кроль, Мей, Шевченко и др., писали тамъ иногда свои стихи. Въ Палкиномъ трактирѣ и въ ресторанѣ Зеста были даже особенныя рюмки, которыя назывались Якушкинскими. Это были очень большія рюмки. Нерѣдко можно било слышать, что обычные посѣтители названныхъ ресторановъ такъ и приказывали слугѣ:

— Принеси ты мнѣ Якушкинскую рюмку водки.

Якушкинъ не имѣлъ своей собственной квартиры, ходилъ всегда съ паспортомъ въ карманѣ и жилъ то у одного пріятеля, то у другаго. У пріятелей онъ и статьи писалъ. Это былъ въ полномъ смыслѣ Діогенъ, по своей нетребовательности, но у Діогена все таки была бочка, былъ вначалѣ и сосудъ, изъ котораго онъ пилъ, а у Якушкина и бочки и сосуда не было. У него было только плохое русское платье, которое онъ носилъ на себѣ. Покойный Некрасовъ пробовалъ пріучить Якушкина къ квартирѣ. Поручилъ кому-то нанять для Якушкина комнату, уплачивалъ за эту комнату въ счетъ гонорара за статьи, уплачивалъ квартирной хозяйкѣ и за обѣдъ, но Якушкинъ, насколько мнѣ помнится, совсѣмъ не жилъ въ своей квартирѣ.

— Пописать бы надо. Вонъ сапоги худые… Хоть на сапоги бы написать… Да не знаю у кого написать, — сказалъ онъ мнѣ разъ.

А я зналъ, что въ это время для него была нанята комната Некрасовымъ.

— Да что-жь ты у себя-то? спросилъ я.

— Не люблю я у себя… Ну, что я тамъ буду… Я одинъ. Я не люблю одинъ… Я боюсь… Жутко какъ-то… Я не привыкъ.

Страхъ этотъ дѣйствительно былъ у него. Онъ не любилъ одиночества, не любилъ ночевать одинъ въ комнатѣ. Это былъ безъотчетный страхъ вслѣдствіе разстроенныхъ нервовъ, а нервы были разстроены вслѣдствіе пагубной страсти.

— Работай у меня, — предложилъ я ему.

— У тебя неловко… Ты живешь съ матерью, съ братьями, съ сестрами. Тамъ у васъ Ноевъ ковчегъ: чистыхъ по парѣ и нечистыхъ по семи паръ. У Васьки Толбина — комната мала… Да и нельзя тамъ работать — напьешься сейчасъ… Онъ цѣлый день пьетъ и я могу соблазниться Я соблазнюсь, а онъ не удержитъ. А когда я работаю, то я пью понемножку. У Василья Степаныча (Курочкинъ) отлично бы работать, тамъ квартира большая и комнатъ много, но меня Наталья не любитъ и вонъ гонитъ, разсуждалъ Якушкинъ. — Нѣтъ, я лучше къ Свириденкѣ… У него тамъ въ каморкѣ, за книжнымъ магазиномъ сяду и попишу… Свириденко меня и отъ водки удержитъ.